«Нам нужно следить даже за тем, о чем мы думаем»: самоцензура в Венесуэле

Дверная скважина камеры в тюрьме Килмэнхем, Дублин, Ирландия. Фото принадлежит LenDog64 на Flickr (CC BY-ND 2.0)

Дверная скважина камеры в тюрьме Килмэнхем, Дублин, Ирландия. Фото принадлежит LenDog64 на Flickr (CC BY-ND 2.0)

[Все ссылки ведут на страницы на английском языке, если не указано иного].

Однажды громкий стук в дверь моей квартиры разбудил меня в 6 часов утра. Я живу в довольно спокойном доме, и у меня есть дверной звонок. Но это были не обычные времена. Это был март 2014 года. Целый месяц люди маршировали по улицам, совершая демонстрации против нашего правительства по всей Венесуэле.

Когда протесты стали являться причиной столкновений с полицией и пробок на основных автомобильных дорогах, горожане обратились к социальным медиа, чтобы узнавать о событиях. Венесуэльское телевизионное вещание и радио сильно страдают от самоцензуры и поэтому смогли предложить лишь узкое освещение того, что происходило вокруг. Неважно, собирались ли принять участие или же всего лишь выяснить, стоило ли им выходить на работу в тот день, но люди, отважившиеся выйти на улицы, в конечном итоге стали передавать об атаках полиции по своим мобильным телефонам.

Некоторые утверждали, будто интернет-соединение было медленнее в пиковые моменты протестов, и обвиняли правительство в порче связи. Некоторые рассказывали, что полиция установила блокаторы сигнала мобильной связи, когда они пришли, чтобы подавить протесты. Канал Colombian TV [исп.], который вел репортажи о протестах, был снят с эфира, а его веб-вещание было заблокировано в пределах Венесуэлы.

С самого начала протестов я собирала данные по случаям онлайн-цензуры и помогала людям научиться использовать зашифрованные средства связи. Так что в то утро, когда я соскочила от внезапного стука в дверь, я была напугана до мозга костей. Я перепугалась еще больше, когда я взглянула на стоянку через окно и увидела, как несколько людей, вооруженных до зубов, в бронежилетах, окружили здание, как будто это была операция спецназа. Мой молодой человек пытался взглянуть в дверной глазок, при этом мы оба старались делать как можно меньше шума. Полиция в тот момент совершала облаву на здание.

Войдя в наш дом, полиция не разыскивала нас, но под властью страха и растерянности мы не имели никакого способа убедиться в этом наверняка. Пару дней спустя в доме Милдред Манрике [исп.], журналистки национальной газеты 2001, был произведен обыск, и Милдред забрали на допрос. Обыски и аресты совершались по всей стране, проводясь без постановления суда или каких-либо доказательств совершения преступления.

Внутри своей квартиры я стояла, не шевелясь, и не открыла дверь. В конце концов полиция стала стучать в двери других квартир, потому что они искали не нас. У Милдред тоже никто не открыл дверь. Но полиция выломала ее. Они обнаружили бронежилет (который должен быть у репортеров в соответствии с правилами безопасности) и компьютер, «содержащий материалы против правительства». Это было достаточной причиной забрать ее на допрос.

Спустя пару часов после облавы я опубликовала в Facebook панический, обеспокоенный обновленный статус о том, что произошло. Моя мама выругала меня по телефону: «У тебя будут проблемы за то, что ты сделала». Обычно я игнорирую мамины предупреждения, — мне кажется, она слишком сильно меня опекает — но я не могла избавиться от чувства, что в этот раз она была права.

В Венесуэле нет внятной политики насчет регулирования интернет-содержания. Вместо этого есть волны задержаний и онлайн-цензура. Бесчисленные сайты были заблокированы и изолированы правительством с 2007 года, иногда официально через телекоммуникационные комиссии, в других случаях косвенно через CANTV, государственного провайдера, который контролирует как минимум 80% национального рынка. Ни разу в случае какой-либо из этих облав, некоторые из которых продолжаются, не был проведен суд.

Интернет-контент, который «способствует, оправдывает или подстрекает общественные беспорядки», цитирую для примера, запрещен, и подобные виды расплывчатых определений используются, чтобы призвать к уголовной ответственности за все виды онлайн-деятельности. Законопроект электронной коммерции, будучи на грани издания, пока я пишу эти строки, запретил бы электронную продажу порнографии, медицины, основных продуктов питания и несколько других видов товаров.

Аргументы сторонников свободы слова и открытого Интернета в значительной степени не находят отклика. Концепция сетевого нейтралитета была отвергнута венесуэльскими правительственными чиновниками, утверждающими, что «нейтралитет не существует, потому что технологии не являются нейтральными». Действительно, нейтралитет внешнеполитической концепции для Венесуэлы, где у всего имеется политический подтекст, даже у марки кофе, который вы выберете, или цвета одежды, который вы решите надеть в любой день. И общественные политики правительства Венесуэлы считают Интернет, в особенности социальные медиа, совершенно не нейтральными. Государство создало «коммуникационного партизана», предназначенного для «борьбы с ложью и дезинформацией, распространенным по личным медиа» и посвященного созданию популярных тем и преследованию людей в социальных сетях. В этом году они создали «заместителя Министра по социальным сетям», истинная роль которого пока так и не известна.

Правительство устанавливало все более сильное и сильное присутствие в социальных сетях в попытке «заполучить местность» в пресловутой «идеологической борьбе», в которой оно закрепилось. Диосдадо Кабельо, один из сильных людей при покойном президенте Уго Чавесе, сообщил в 2010 году, что «оппозиция считает себя владельцем социальных сетей», и заявил, что они «будут штурмовать социальные сети, чтобы бороться со взглядами, выражаемыми [их] оппонентами».

Люди задерживались за распространение нескромных высказываний о смерти президента Уго Чавеса. Они задерживались за твиты о банковских слухах или за размещение поддельных фотографий. Пользователи Twitter с менее чем ста подписчиками задерживались по обвинению в «дестабилизации страны». Эти явно несоразмерные меры предпринимаются не просто как наказание виновных, но и как предупреждающий сигнал для всех остальных. Более того, те, кто высказывает несогласие, выставляются государственными СМИ «предателями», «бунтовщиками» и «дестабилизаторами», что означает, что когда вы высказываете не общепринятую точку зрения в общественной среде (например, в социальных сетях), вы можете подвергаться атакам не от правительства, а от равных себе. Ваши политические взгляды вступают в игру, когда вы проходите собеседование на новую работу, когда вы совершаете покупки в государственном магазине, когда вы пытаетесь получить хоть какую-то финансовую помощь, выделяемую государством для учебы, работы или покупки товаров. Это, в свою очередь, становится еще одной причиной для самоцензуры.

Людей арестовывали и в 2014 году, и в 2015 году, за комментарии, которые они публиковали онлайн. В 2013 году Андрес Рондон Сайаго был задержан по обвинению в распространении подделанных фотографий, изображающих сжигание бюллетеней, и позже его заставили записать видео (загруженное на канал YouTube «Venezuela Full of Life» [Венесуэла полна жизни – англ.], правительственную программу, предназначенную для снижения уровня преступности), в котором он заявляет, что опубликовал фотографии «по ошибке» посредством Facebook и просит людей «прекратить публикации подобного рода и избегать ситуаций «терроризма». На видео он дрожит, а голос его содрогается от страха.

До сих пор я не могу смотреть это видео без чувства, что сейчас расплачусь. Тот страх, настолько видный в Рондоне Сайаго, живет внутри каждого из нас, кто осмеливается не согласиться. Тогда мы, как и сейчас, боялись подняться. И я считаю, что это наиболее распространенная форма цензуры: та, что внедряет цензуру в вашу собственную голову и заставляет вас пересмотреть каждую мысль как минимум дважды, чтобы убедиться, что это то, что можно сказать публично.

После протестов на заседании, посвященном состоянию сети, одна особа по правде сказала мне, что нам нужно следить даже за тем, о чем мы думаем. В конце концов, рассуждала она, мы говорим все, что мы думаем, когда мы онлайн. Ничего не пугает меня больше, пока мы уступаем сантиметр за сантиметром, чем то, что мы привыкаем жить с этим страхом, адаптируя себя к размеру контейнера, в который нас заключили, чтобы жить.

Это эссе выиграло второй приз в в конкурсе саммита Global Voices-2015 «Как политические решения об интернете влияют на ваше сообщество?» [рус.]; Марианна Диаз является венесуэльским адвокатом и писателем-фантастом. Она работает с Acceso Libre и выступает в качестве главы Creative Commons в Венесуэле. Она присоединилась к Global Voices в 2010.

Начать обсуждение

Авторы, пожалуйста вход в систему »

Правила

  • Пожалуйста, относитесь к другим с уважением. Комментарии, содержащие ненависть, ругательства или оскорбления не будут опубликованы.